– Как Вы стали ученым? Вас к этому тянуло или это произошло как-то само собой?
– Скорее всего, само собой. В школе у меня был достаточно широкий спектр всяких увлечений. Занимался борьбой, занимался музыкой. Мы организовали в школе вокально-инструментальный ансамбль. Но меня всегда тянула электроника. Моя первая специальность – слесарь-наладчик по контрольно-измерительным приборам и автоматике (после окончания технического училища). В армии я получил специальность радиотелеграфиста (у меня первый класс). И тогда у меня была мечта работать в гражданском морском флоте – ходить в море на рыболовных или торговых судах. Думал, окончу политехнический институт и пойду в море. Но в нашем институте профессор Леонид Александрович Кузнецов на третьем курсе привлек меня к студенческой научно-исследовательской работе, что в дальнейшем предопределило мое распределение после окончания вуза в отраслевую научно-исследовательскую лабораторию черной металлургии Липецкого политехнического института. И меня эта работа увлекла.
– Не пожалели, что с мечтой о море пришлось навсегда расстаться?
– Жалеть не жалею, но какая-то ностальгия по морю все равно осталась.
– А откуда у Вас ностальгия по морю?
– Я ведь родился в Мурманске. Мой отец был военным. Во время войны он служил во фронтовой разведке на Карельском фронте в группе Героя Советского Союза Михаила Васильевича Иутина. Это был разведчик от Бога. Его даже финны, когда он погиб в их тылу, похоронили на своей территории со всеми почестями. Ну, а когда закончилась война, папа остался в Мурманске и служил пограничником. Я, правда, прожил на море всего два года. В 1963-м родители переехали в Липецк. Но у меня в Мурманске остались родственники, к которым я ездил, будучи школьником, и морская романтика заставила полюбить Баренцево море.
– Сегодня российская наука, в том числе и прикладная, отстает от европейской. Вам за державу не обидно?
– Мне кажется, что это не совсем так. Мы приоритеты по некоторым научным направлениям никогда и не сдавали. Но постперестроечные годы (всем это известно) были для российской науки тяжелым временем. Даже взять наш университет. В нашем университете ученые занимались разработкой отраслевых новых технологий. Но в девяностые годы многие научно-исследовательские лаборатории были закрыты. Я помню, тогда в институте проблем управления Российской академии наук был даже лозунг «Науке приказано выжить!». И, конечно, все это бесследно не прошло. Хотя бы потому, что тогда мы потеряли научные кадры. Одни уехали за рубеж, другие ушли работать на производство.
– А из Липецка кто-нибудь уехал за рубеж?
– Я не помню, чтобы из нашего университета был массовый отток ученых за рубеж, были лишь единичные случаи, но многие ушли работать на производство, и это нарушение преемственности поколений до сих пор ощущается. Но за рубеж уезжали и уезжают наши выпускники. Например, те, кто связан с разработкой IT-технологий. Многие работают в Европе, в Соединённых Штатах и занимают важные позиции в крупных компаниях (Google Inc., Oracle Corp., SAP SE и др.).
– А Вас не приглашали на работу за рубежом?
– Были предложения. Особенно после того, как я защитил докторскую диссертацию. Но я не согласился, и слава Богу! В конце концов, я сын военнослужащего и патриот своей Родины.
– Сейчас в науке что-то меняется?
– Да. Ситуация даже, можно сказать, в корне меняется, хотя и не так быстро, как бы хотелось. Развиваются биотехнологии, нанотехнологии, робототехника и т.д. Началось развитие машиностроения, которое у нас опустилось ниже некуда. Если взять наш университет, то в 2015 году у нас было около 150 договоров на проведение и внедрения научных исследований для предприятий нашего и других регионов, в том числе и зарубежных компаний. В России наука набирает силу. Но для этого нужно время и ресурсы.
– Я как-то видел Вас в обществе священников. Вы верующий человек?
– Я не глубоко религиозный человек, но и не атеист. Мне кажется, что какая-то внешняя сила, в общем-то, существует. Я, правда, не очень строго соблюдаю религиозные обряды, да и не знаю их. Но у меня есть хороший наставник – наш Владыка Митрополит Никон.
– Он ваш духовник?
– Да, можно сказать и так. Я часто к нему обращаюсь с вопросами, которые, может быть, кому-то покажутся и нелепыми. Но Владыка терпеливо меня наставляет, как говорится, на путь истинный.
– А, хоть и не глубокая, религиозность не мешает научному познанию мира?
– Я думаю, нет. Во всяком случае Михаилу Васильевичу Ломоносову, например, вера в Бога не мешала делать научные открытия.
– Вы по роду научных занятий «физик». Как Вы относитесь к «лирике»?
– Положительно. Правда, у меня такой ритм работы, что нет времени читать «толстые» книги. Конечно, я читал и Льва Толстого, и Гоголя, и Шолохова. Но сегодня закачал в планшет и периодически перечитываю рассказы Чехова и Зощенко. Я вообще люблю юмор. Очень нравится Исаак Эммануилович Бабель, его «Одесские рассказы». Нравится произведения Михаила Булгакова, но не все. Когда было «модно», я прочитал «Мастера и Маргариту» и, честно говоря, не остался в восторге. Но у него есть произведения-шедевры - «Бег» и «Белая гвардия». Очень нравится его пьеса «Иван Васильевич». По мотивам этой пьесы Леонид Гайдай снял известный фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Конечно, фильм адаптирован к своему времени. Например, у Михаила Булгакова машина времени собрана на лампах, а у Леонида Гайдая - на полупроводниках (это я как ученый отмечаю). Но большинство известных афоризмов, которые нам известны по фильму, взяты из пьесы Булгакова.
– Я слышал, Вы из династии профессиональных охотников?
– Да, мой прадед и дед были профессиональными охотниками в Восточной Сибири. Это была их работа. У деда была своя территория в тайге и много собак, в основном лайки. Он охотился на белку. Но, конечно, тайга есть тайга, и встречается не только белка, поэтому за свою жизнь он добыл 33 медведя. Мне, наверное, какие-то охотничьи гены тоже могли передаться. Но для меня охота – это общение с природой. Мне больше нравиться зимняя охота. А сейчас друзья приобщили меня к зимней рыбалке. Я не думал, что это так интересно. Правда, крупную рыбу поймать еще не получается. Надеюсь, что она мня меня ждет в перспективе.
– Ваши дети проявляют интерес к науке?
– Нет. Хотя я и пытался настроить их на науку, но они окончили наш университет и выбрали другую дорогу. Один из сыновей работает в МЧС, другой – главным специалистом в области IT-технологий в банковской системе.
– Жена Эйнштейна жаловалась, что ее Альберт мог делать все, кроме денег. На научной деятельности можно хорошо зарабатывать?
– Могу сказать точно, что на науке делать деньги нельзя. Если заниматься наукой ради денег, то не будет ни денег, ни научного успеха. Но зарабатывать на жизнь можно. Если, конечно, то, чем занимается ученый, имеет спрос.
– А то, чем занимаетесь Вы, имеет спрос?
– Имеет. Я занимаюсь информационными системами, вычислительной математикой, математическим программированием. Это адаптивные модели, нейронные сети, нечеткие множества и все остальное, что лежит в основе программного обеспечения большинства процессов. Многое из того, что мы в свое время наработали и чем занимаемся сейчас, востребовано в практической сфере.
Виктор УНРАУ
Комментарии